Знакомство Госпожи Жанлисъ съ Жан-Жакомъ Руссо.
Я была въ молодости своей очень знакома съ Руссо. Шесть месяцевъ сряду онъ всякой день обедалъ у насъ и просиживалъ обыкновенно до десяти часовъ вечера. - Первое наше свиданiе не делаетъ чести моему разуму и догадке; но оно такъ забавно, что я съ великимъ удовольствiемъ воспоминаю объ немъ.
Руссо жилъ тогда въ Париже. Мне было осьмнадцать летъ отъ роду. Я не заглядывала въ его сочиненiя, но чрезмерно хотела видеть славнаго человека и любезнаго Автора оперы Деревенскаго Колдуна однимъ желанiемъ, безъ всякой надежды. Однажды Г. Совиньи, который иногда видался съ Руссо, сказалъ мне за тайну, что мужъ мой (Г. Жанлисъ) хочетъ сыграть надо мною шутку и представитъ мне актера Превиля подъ именемъ Жак-Жака. Эта мысль заставила меня смеяться отъ добраго сердца: я дала слово притвориться легковерною и совершенно обманутою. Превиль умелъ весьма искусно представлять всякое лицо; я же видела его на театре не более двухъ или трехъ разъ, и то издали. Онъ былъ такого же малаго росту, какъ Жан-Жакъ - и Господинъ Жанлисъ въ самомъ деле хотелъ обманутъ меня; но онъ и Г. Совиньи черезъ несколько дней забыли эту шутку, которая осталась только въ моей памяти. Недели три Совиньи не показывался у насъ въ доме, и вдругъ вбежалъ ко мне въ комнату съ радостнымъ объявленiемъ, что Руссо, желаетъ слышатъ, какъ я играю на арфе, и на другой денъ будетъ въ намъ. Это было сказано при моемъ муже. Думая, что увижу Превиля, я притворилась обрадованною; съ важностiю отвечала, что постараюсь играть какъ можно лучше для Жан-Жака; на другой денъ съ нетерпенiемъ ожидала Криспина въ виде философа, и была весела до крайности. Г. Жанлисъ, зная мою обыкновенную застенчивость, удивлялся; - не понималъ, какъ свиданiе съ такимъ важнымъ человекомъ могло казаться мне столъ забавнымъ, и счелъ меня едва не сумасшедшею, когда я, услышавъ о прiезде Жан-Жака, громко засмеялась. Его лицо, кафтаны, чулки каштановаго цвета, круглой парикъ, видъ и все ухватки представляли глазамъ моимъ самую веселую, шуточную комедiю; однакожъ я взяла надъ собою такую власть, что не засмеялась - сказала несколько учтивыхъ словъ и села. Начали разговаривать и, къ щастiю, шутитъ. Я молчала, но отъ времени до времени умирала со смеху, такъ искренно и непринужденно, что веселость моя полюбилаcь Жан-Жаку. Онъ съ величайшею прiятностiю заметилъ щастливое расположенiе сердца въ молодыхъ летахъ; а я думала, что Превиль уменъ, и что Руссо на его месте не показалъ бы такого любезнаго снисхожденiя, но безъ сомненiя оскорбился бы моею неумеренною веселостiю. Вопросы его не приводили меня ни въ малейшее затрудненiе, и мои ответы были такъ смелы, такъ решительны, что Руссо находилъ во мне редкую искренность; а я находила, что онъ играетъ комедiю съ редкимъ искусствомъ. Каррикатуры никогда не забавляли меня, считая Руссо актеромъ, я всего более пленялась простотою, выразительною истиною игры его, и думала, что Превиль въ комнате еще гораздо лучше, нежели на театре. Однакожъ мне казалось, что онъ даетъ Жан-Жаку излишнюю снисходительность, веселость и добросердечiе. Я играла на арфе, пела арiи изъ Деревенскаго Колдуна и смеялась до слезъ отъ похвалы Жан-Жаковой и разсужденiй его о сей опере. Руссо безпрестанно смотрелъ на меня съ улыбкою и съ темъ удовольствiемъ? съ которымъ мы глядимъ на любезныхъ детей; прощаясь, онъ далъ слово обедать у насъ на другой денъ. Я искренно благодарила его за обещанiе и проводила до самыхъ дверей, наговоривъ ему множество ласковыхъ и смешныхъ словъ. Когда онъ вышелъ, я громко захохотала. Г. Жанлисъ смотрелъ на меня съ изумленiемъ и съ неудовольствiемъ, которое умножало смехъ мой. "Ты сердишься (сказала я) за то, что не обманулъ меня. Какъ можно было вздумать, чтобы я Превиля сочла Жан-Жакомъ?" - Превиля? - "Да, да, Превиля! Уверь меня въ самомъ деле, что это Руссо!" - Ты конечно помешалась. - "Онъ безъ сомненiя хорошо игралъ свою ролю, но бьюсь объ закладъ, что Руссо не узналъ бы себя въ актере; кроме виду и платья, онъ ничего не перенялъ у Жан-Жака, и казался излишно добрымъ, излишно снисходительнымъ. Г. Руссо конечно осердился бы на меня за такой прiемъ." Г. Жанлисъ и Совиньи захохотали въ свою очередь. Дело объяснилось, и я пришла въ великое замешательство, узнавъ, что не - актеръ, а действительный - Руссо былъ угощенъ мною такъ прекрасно. Мне дали слово не сказывать ему o моей глупости; иначе я не хотела въ другой разъ показаться ему на глаза. Страннее всего то, что Жан-Жакъ полюбилъ меня за ту безразсудную ветреность, и сказалъ Господину Совиньи, что ему не случалось еще видеть въ свете такой искренней, простодушной, веселой молодой женщины. Безъ ошибки, которая дала мне смелость, я показалась бы ему чрезмерно робкою и не имела бы щастiя заслужитъ его доброе мненiе; но узнавъ снисходительность Жан-Жака, перестала бояться его, и всегда разговаривала съ нимъ безъ застенчивости. Никто изъ Авторовъ не казался мне такъ обходителенъ и любезенъ, какъ Руссо. Онъ говорилъ о себе съ великимъ простосердечiемъ, о непрiятеляхъ же своихъ безъ всякой злобы, отдавалъ полную справедливость Волтеру, и думалъ, что Авторъ Заиры и Меропы безъ сомненiя родился съ чувствительною душею, но что гордость и лесть испортили нравъ его. Жан-Жакъ сказалъ намъ, что онъ пишетъ тайну исторiю своей жизни (confessions), и читалъ ее Госпоже д'Егмонъ; но женщина моихъ летъ казалась ему недостойною такой же великой доверенности. Руссо спросилъ у меня однажды, читаю ли его сочиненiя? Нетъ, сказала я съ робостiю. Онъ хотелъ знать, для чего? Этотъ вопросъ увеличилъ мое замешательство...... Руссо же смотрелъ на меня пристально, у него были маленькiе глаза, но отменно проницательные; казалось, что онъ видитъ ими всю душу человека. Я боялась сказать ему неправду и призналась искренно, что люди, къ которымъ имею доверенность, находятъ въ его сочиненiяхъ много несогласнаго съ Религiею. "Вы знаете, что я не Католикъ", и отвечалъ Руссо: "но никто усерднее меня не хвалилъ Евангелiя." Я думала, что наконецъ отделалась уже отъ его вопросомъ; но онъ спросилъ еще съ улыбкою: "отъ чего вы, отвечая мне, закраснелись?" Боялась оскорбить васъ, отвечала я. Руссо похвалилъ меня за такую искренность. Простосердечiе и добродушiе всегда отменю ему нравились. Онъ сказалъ мне, что сочиненiя, его писаны не для моихъ летъ, но что я могу черезъ некоторое время, а съ пользою читать Эмиля. Съ удовольствiемъ разсказывалъ Жан-Жакъ, какъ онъ сочинялъ Новую Элоизу. Все Юлiины письма были имъ писаны на тонкой, разрисованной по краямъ бумаге, онъ складывалъ ихъ, носилъ съ собою въ прогулкахъ, и радовался ими какъ письмами обожаемой любовницы. Стоя, и наизусть, Руссо читалъ намъ своего Пигмалiона съ жаромъ, выразительно и прекрасно. Улыбка его была очень прiятна, умна и любезна. Онъ всегда казался искреннимъ и веселымъ; разсуждалъ о музыке основательно, справедливо, и былъ истиннымъ знатокомъ; однакожъ во множестве сочиненныхъ имъ голосовъ, которые онъ самъ списалъ для меня, и не нашла ни одного хорошаго, ни одного даже сноснаго въ пенiи. Голосъ Жан-Жаковъ на Метастазiевы стихи къ Нине, имъ переведенные, такъ дуренъ, что я просила одного изъ прiятелей своихъ (Г. Монсиньи) сочинитъ другой: онъ исполнилъ мою прозьбу, и теперь музыка достойна прекрасныхъ словъ.
Г. Жанлисъ вызвался подарить ему несколько бутылокъ сего вина, сказавъ, что онъ самъ получилъ его въ подарокъ отъ дяди. Руссо отвечалъ, что возьметъ съ удовольствiемъ две бутылки. На другой день мужъ мой отослалъ къ нему корзину съ двумя дюжинами бутылокъ: Жан-Жакъ такъ разсердился, что въ туже минуту возвратилъ корзину и написалъ къ Господину Жанлису грубое письмо, наполненное жестокими укоризнами. Г. Совиньи довершилъ наше изумленiе, объявивъ, что Руссо не хочетъ уже никогда видеться съ нами. Мужъ мой думалъ, что я не имевъ участiя въ его преступленiи, могу скорее умилостивитъ философа. Мы любили: его искренно и сердечно жалели объ немъ. И такъ я написала длинное письмо и послала ему отъ себя Руссо смягчился, пришелъ къ намъ и былъ очень ласковъ со мною, но съ мужемъ моимъ холоденъ до крайности, и находивъ прежде великое удовольствiе, въ разговорахъ съ нимъ, не могъ уже никогда искренно проститъ его. Черезъ два месяца после того на французскомъ театре играли новую комедiю Господина Совиньи. Руссо говорилъ, что онъ не бываетъ въ спектакляхъ, избегая случаевъ показываться публике; но какъ онъ любилъ Господина Совиньи, то я уговаривала его ехать со мною, чтобы видеть представленiе сей комедiя. Жан-Жакъ согласился, потому что я выпросила для себя ложу съ решеткою, и намъ можно было пройти въ нее особливымъ коридоромъ. Мы уговорились возвратиться изъ театра ко мне и вместе ужинать. Сей уговоръ разстроивалъ обыкновенный образъ Руссовой жизни; но онъ съ величайшею любезностiю на все согласился.
Въ денъ представленiя Жан-Жакъ явился у насъ въ пятомъ часу, и мы поехали. Въ карете онъ заметилъ съ улыбкою, что я очень нарядна, и что мне жалъ будетъ не показаться публике. Я отвечала, что нарядомъ своимъ желаю только ему нравиться. Впрочемъ на мне было самое простое платье, а на голове одни цветы. Вхожу въ сiи подробности для того, что следствiя имъ оказались важными. Мы прiехали въ театръ за несколько минутъ до начала комедiи. Я тотчасъ хотела отпуститъ решетку; но Руссо схватилъ меня за руку, говоря, что мне безъ сомненiя непрiятно будетъ сидеть въ закрытой ложе. Напрасно я уверяла его въ противномъ и напоминала ему уговоръ: онъ отвечалъ, что сядетъ позади меня, и что его никто не увидитъ. Мне очень хотелось исполнитъ наше условiе; но Руссо крепко держалъ решетку и не позволялъ опуститъ ее. Между темъ мы стояли. Ложа наша была въ первомъ ряду, близъ оркестра. Я боялась обратить на себя глаза зрителей, перестала споритъ и села. Руссо селъ за мною; но черезъ минуту выставилъ голову, такъ что его могли видеть изъ партера. Я советовала ему остеречься; но онъ еще раза два сделалъ то же, и скоро многiе люди, смотря къ намъ въ ложу, начали говоритъ: это Руссо!.. Боже мой! сказала я: васъ узнали! Онъ отвечалъ мне сухо: Но въ партере начался шопотъ; безпрестанно твердили: это Руссо! это Руссо! и зрители не спускали глазъ съ нашей ложи. Музыка заиграла; вниманiе публики обратилось на спектакль, и Жан-Жака забыли. Я снова напомнила ему о решетке; онъ съ досадою отвечалъ мне: Не моя вина, сказала я. Конечно! замечать ее. Подняли занавесъ. Я слушала комедiю съ великимъ вниманiемъ. Она заслужила общее рукоплесканiе, и публика несколько разъ требовала Автора. Мы вышли изъ ложи. Руссо подалъ мне руку съ угрюмымъ и сердитымъ видомъ. Я сказала ему, что сочинитель долженъ быть доволенъ, и что мы весело проведемъ вечеръ. Онъ не отвечалъ ни слова. Я села въ карету. Господинъ Жанлисъ стоялъ позади Руссо, ожидая, чтобы онъ селъ за мною; но Руссо оборотился къ нему и сказалъ, что не хочетъ ехать съ нами. Мы оба изъявили свое удивленiе... Жан-Жакъ, вместо ответа, поклонился и вдругъ исчезъ.
На другой денъ мы отправили къ нему Г. Совиньи, узнать причину сей странности. Руссо, пылая гневомъ, объявилъ ему, что нога его не будетъ у меня въ доме; что я возила его въ театръ на , какъ дикаго Африканскаго зверя. Г. Совиньи напомнилъ ему, что я хотела опуститъ решетку. Жан-Жакъ утверждалъ, что и выборъ ложи, доказывалъ мое желанiе бытъ на глазахъ у публики. Напрасно доказывали ему, что на мне было самое простое платье, и что мы выпросили, дожу: онъ не переменилъ своихъ мыслей. Это вывело меня изъ терпенiя, и я решилась оставить человека столь несправедливаго, который притворно винилъ друзей своихъ, а внутренно досадовалъ на публику за то, что она не встретила его съ рукоплесканiемъ. Съ того времени мы уже не видались. Узнавъ года черезъ три, что Руссо любитъ гулять въ Мусо и не имеетъ билета для всегдашняго входа въ тамошнiй садъ, я послала ему ключъ отъ саду и выпросила для него позволенiе гулять тамъ во всякое время: онъ велелъ благодаритъ меня. Я рада была случаю услужитъ Жан-Жаку, но не хотела уже возобновитъ съ нимъ знакомства.
"Вестникъ Европы", No 21 и 22, 1803