О легкой одежде модныхъ красавицъ девятаго-надесять века
Всегда и везде первымъ женскимъ достоинствомъ была скромность. Древнiе думали, что та женщина есть совершенна, о которой люди не говорятъ ни худаго, ни добраго: ибо домашняя жизнь (твердили они) есть, по закону Природы, святилище ея достоинствъ, непроницаемое для глазъ любопытныхъ: въ немъ она сiяетъ и красотою и любезностiю; въ немъ печется о супруге и детяхъ; въ немъ услаждаетъ сердце перваго и образуетъ юную душу последнихъ. Женщина, говорили восточные мудрецы, есть прекрасный, нежный цветъ, увядающiй отъ неосторожныхъ взоровъ желанiя. Такiя мысли ввели въ употребленiе покрывало: символъ женской скромности и щитъ прелестей, известныхъ одному щастливому супругй!
Теперь въ публичномъ собранiи смотрю на молодыхъ красавицъ девятаго-надесять века, и думаю: где я? въ Мильтоновомъ ли раю (въ которомъ милая натура обнажалась передъ взоромъ блаженнаго Адама), или въ кабинете живописца Апелла, где красота являлась служить моделью для Венерина портрета во весь ростъ?
Действiе всесильной моды, которую, подобно фортуне, должно писать слепою! Наши стыдливыя девицы и супруги оскорбляютъ природную стыдливость свою, единственно для того, что Француженки не имеютъ ее, безъ сомненiя те, которыя прыгали контрдансы на могилахъ родителей, мужей и любовниковъ! Мы гнушаемся ужасами Революцiи и перенимаемъ моды ея! Знаемъ, что нынешнiй Парижскiй светъ состоитъ изъ людей безъ всякаго воспитанiя, безъ всякаго нежнаго чувства, и, следуя старой привычке, хотимъ соглашаться съ его новыми обыкновенiями! Некогда Парижъ въ самомъ деле могъ назваться столицею вкуса: ибо утонченiе светскихъ прiятностей было единственнымъ деломъ его въ теченiе двухъ вековъ. Но это время прошло, и долго, долго не возвратится, не смотря на желанiе Консула Бонапарте воскресить Французскую Любезность, которая – естьли не умерла, то по крайней мере заснула глубокимъ сномъ Эпименида на развалинахъ Бурбонскаго трона и на кипарисъ и подрядчиковъ (fourniffeurs), обогащенныхъ народною казною – женщины низкаго состоянiя, не имеющiя идеи о любезности прежнихъ знатныхъ Француженокъ, которыя всего более отличались игрою ума и кокетствовали, такъ сказать, нежнымъ чувствомъ пристойности. Мудрено ли, что сiи новыя молодыя Аристократки – сiи цветы, которые выросли и распустились на земле облитой кровiю нещастныхъ жертвъ гильйотины – не имеютъ никакого чувства истинныхъ женскихъ достоинствъ, и, стараясь нравиться употребляютъ способы Парижскихъ Лаисъ, единственныхъ образцевъ своихъ? Но мудрено то, что въ государстве благоустроенномъ, где есть нравы, воспитанiе и правила, женщины, вообще любезныя, следуютъ моде Парижскихъ мещанокъ! Оне безъ сомненiя съ великимъ трудомъ побеждаютъ милую стыдливость; безъ сомненiя долго сражаются съ нею при своемъ, такъ-называемомъ , который скорее можно назвать Американскимъ. Кто читалъ древнихъ Авторовъ или хотя Анахарсиса, тотъ знаетъ, что Гречанки были скромны. На древнихъ женскихъ статуяхъ обнажены некоторыя прелести; но художники следовали не обыкновенiю отечества, а желанiю доказать свое искусство въ изображенiяхъ Натуры, отдаваясь на судъ супругамъ или юнымъ друзьямъ Аспазiй. Художники и Поэты имеютъ право снимать съ красоты покрывало; но теперь имъ мало труда!
Я уверенъ въ невинности многихъ, и, естьли угодно, всехъ нашихъ красавицъ; но что подумаетъ объ нихъ – на примеръ, какой нибудь добродушной, но грубой Сибирякъ, прiехавшiй въ столицу и во многочисленномъ собранiи видящiй сiю прелестную откровенность женскихъ сердецъ? Уверимъ ли его, что наши молодыя супруги, въ полурайской зефирной одежде, не имеютъ никакихъ намеренiй, оскорбительныхъ для святости супружества? Онъ верно засмеется и скажетъ съ Гиперборейскою грубостiю: ,Отправьте же ихъ скорее домой; оне безъ сомненiя лунатики, сонныя вышли и сонныя сюда прiехали!» Естьли будемъ изъяснять ему сей феноменъ действiемъ Французской моды, то онъ вообразитъ, что мы хотимъ дурачить его, и никакъ не пойметъ, чтобы обезьянство (Сибирское названiе моды) могло считаться въ столице первымъ достоинствомъ, которому все другiя уступаютъ!
Естьли красавицы по справедливости верятъ более Медикамъ, нежели Моралистамъ (которые все Сибиряки своею неучтивостiю), то скажемъ съ важностiю Гиппократовъ и Галеновъ, что въ северномъ климате эта мода опасна для самаго здоровья, следственно и красоты! Уже къ нещастiю могли бы мы наименовать две или три жертвы ея, всемъ известныя; но избегая личностей, говоримъ только о возможномъ. Натура не предвидела сего обыкновенiя, и въ надежде на верную защиту одежды, образовала женскiя прелести такъ нежно, что прикосновенiе грубаго воздуха для нихъ бедственно, особливо после нашихъ баловъ, которыя стоютъ труда всехъ Греческихъ Атлетовъ! Не хочу живо расписывать следствiй и представлять въ красавице зарожденiе ужасной, смертельной болезни, которая, постепенно изглаживая все ея прелести, ведетъ ее тихими или быстрыми шагами ко гробу.
его действiе; я не воображаю того, что вижу; а видя ныне и завтра, привыкаю, и часъ отъ часу смотрю равнодушнее. Вамъ конечно нетъ дела до меня, красавицы (ибо мне уже гораздо за пятьдесятъ летъ); но такъ самые молодые люди чувствуютъ, и Жанъ Жакъ Руссо, по справедливости любезный всякому нежному сердцу, вамъ то же скажетъ, естьли заглянете въ Эмиля. Вы конечно прелестны, и живописцы ходятъ за вами съ кистiю; но истинная польза милой страсти, которая составляетъ главное дело вашего, иногда слишкомъ чувствительнаго сердца, требуетъ покрывала!
Еще одно замечанiе. Въ мое время женщины хвалили Вертера, которой сказалъ, что жена его никогда не будетъ вальсировать; это чувство казалось имъ нежнымъ. Въ мое время мужья и любовники бывали ревнивы: теперь они конечно исправились отъ сего порока. Любовь ныне, кажется, гораздо терпеливее и покойнее; темъ лучше для семейственнаго мира, но – темъ хуже для живости страстей; темъ хуже для милой власти женскаго пола!
В. Мулатовъ.
№ 7, стр. 250–256). Статья подписана В. Мулатовъ, но принадлежитъ Н. М. Карамзину и перепеч. въ П. С. С., т. 3, стр. 521, изд. Смирдина.