О щастливейшемъ времени жизни
Человеколюбiе, безъ сомненiя, заставило Цицерона хвалить старость; однакожь не думаю, чтобы трактатъ его въ самомъ деле утешилъ старцевъ: остроумiю легко пленять разумъ, но трудно победить въ душе естественное чувство.
Можно ли хвалить болезнь? а старость сестра ея. Перестанемъ обманывать себя и другихъ; перестанемъ доказывать, что все действiя Натуры и все феномены ея для насъ благотворны – въ общемъ плане, можетъ быть; но какъ онъ известенъ одному Богу, то человеку и не льзя разсуждать о вещахъ въ семъ отношенiи. Оптимизмъ есть не Философiя, а игра ума; Философiя занимается только ясными истинами, хотя и печальными; отвергаетъ ложь, хотя и прiятную. Творецъ не хотелъ снять для человека завесы съ делъ своихъ, и догадки наши никогда не будутъ иметь силы уверенiя. – Вопреки Жанъ-Жаку Руссо, младенчество, сiе всегдашнее боренiе слабой жнзни съ алчною смертiю, должно казаться намъ жалкимъ; вопреки Цицерону, старость печальна; вопреки Лейбницу и Попу, здешнiй миръ остается училищемъ терпенiя. Не даромъ все народы имели древнее преданiн, что земное состоянiе человека есть его паденiе или наказанiе; сiе преданiе основано на чувстве сердца. Болезнь ожидаетъ насъ здесь при входе и выходе; а въ средине, подъ розами здоровья, кроется змея сердечныхъ горестей. Живейшее чувство удовольствiя имеетъ въ себе какой то недостатокъ; возможное на земле щастiе, столь редкое, омрачается мыслiю, что или мы оставимъ его, или оно оставитъ насъ.
Однимъ словомъ, везде и во всемъ окружаютъ насъ недостатки. Однакожь слова: благо и щастiе, справедливо занимаютъ место свое въ лексиконе здешняго света. Сравненiе определяетъ цену всего: одно лучше другова – вотъ благо! одному лучше, нежели другому – вотъ щастiе!
Какую же эпоху жизни можно назвать щастливейшею по сравненiю? Не ту, въ которуiо мы достигаемъ до физическаго совершенства въ бытiи (ибо человекъ не есть только животное) но – – время, когда все душевныя способности действуютъ въ полномъ развитiи, а телесныя силы еще не слабеютъ приметно; когда мы уже знаемъ светъ и людей, ихъ отношенiя къ намъ, игру страстей, цену удовольствiй и законъ Природы, для нихъ уставленный; когда разумъ нашъ, богатый идеями, сравненiями, опытами, находитъ истинную меру вещей, соглашаетъ съ нею желанiя сердца и даетъ жизни общiй характеръ благоразумiя. Какъ плодъ дерева, такъ и жизнь бываетъ всего сладостнее передъ началомъ увяданiя.
въ которыя мы зашли уклонясь отъ путей Натуры: то она не могла бы своими удовольствiями заменять для насъ живости и пылкости цветущихъ дней молодости; не только заменять ихъ, но и несравненно возвышать цену жизни: ибо человекъ за тридцать пять летъ безъ сомненiя не пылаетъ уже такъ страстями, как юноша, а въ самомъ деле можетъ быть гораздо его щастливее.
Въ сiе время люди по большой части бываютъ уже супругами, отцами и наслаждаются въ жизни самыми вернейшими радостями: семейственными. Мы ограничиваемъ сферу бытiя своего, чтобы не бегать вдаль – за удовольствiями; перестаемъ странствовать по туманнымъ областямъ мечтанiя, живемъ дома; живемъ более въ самихъ себе, требуемъ менее отъ людей и света; менее огорчаемся неудачами, ибо менее ожидаемъ благопрiятныхъ случайностей. Жребiй брошенъ: состоянiе избрано, утверждено; стараемся возвеличить его достоинство пользою для общества; хотимъ оставить въ мiре благодетельные следы бытiя своего; воспитанiе детей, хозяйство, государственныя должности, обращаются для насъ въ моральное удовольствiе, а дружба и прiязнь въ сладкое отдохновенiе…. Поля, нашими трудами обогащенныя – садикъ, нами обработанный – земледельцы, насъ благодарящiе – лица домашнихъ спокойныя, сердца ихъ къ намъ привязанныя – радуютъ мирную душу опытнаго человека более, нежели сiи шумныя забавы, сiи призраки воображенiя и страстей, которые обольщаютъ молодость. Здоровье, столь мало уважаемое въ юныхъ летахъ, делается въ летахъ зрелости истиннымъ благомъ; самое чувство жизни ….. такъ остатки ясныхъ осеннихъ дней располагаютъ насъ живее чувствовать прелесть Натуры; думая, что скоро все увянетъ, боимся пропустить минуту безъ наслажденiя!… Юноша неблагодаренъ: волнуемый темными желанiями, безпокойный отъ самаго избытка силъ своихъ, съ небреженiемъ ступаетъ онъ на цветы, которыми Природа и судьба украшаютъ стезю его въ мiре: человекъ, искушенный опытами, въ самыхъ горестяхъ любитъ благодарить небо со слезами за малейшую отраду.
Въ сiе же время действуетъ и торжествуетъ Генiй…. Ясный взоръ на мiръ открываетъ истины, воображенiе сильное представляетъ ея черты живо и разительно, вкусъ зрелый украшаетъ ее простотою, и творенiя ума человеческаго являются въ совершенстве, и творецъ дерзаетъ наконецъ простирать руку къ потомству, быть современникомъ вековъ и гражданиномъ вселенной. Молодость любитъ въ славе только шумъ, а душа зрелая справедливое, основательное признанiе ея полезной для света деятельности. Истинное славолюбiе не волнуетъ, не терзаетъ, но сладостно покоитъ душу, среди монументовъ тленiя и смерти открывая ей путь безсмертiя талантовъ и разума: мысль, утешительная для существа, которое столъко любитъ жить и действовать, но столь не долговечно своимъ бытiемъ физическимъ!
Дни цветущей юности и пылкихъ желанiй! не могу жалеть о васъ. Помню восторги, но помню и тоску свою; помню восторги, но не помню щастiя: его не было въ сей бурной стремительности чувствъ къ безпрестаннымъ наслажденiямъ, которая бываетъ мукою; его нетъ и теперь для меня въ свете – но не въ летахъ кипенiя страстей, а въ полномъ развитiи ума, въ мирныхъ трудахъ его, въ тихихъ удовольствiяхъ жизни единообразной, успокоенной, хотелъ бы сказать я солнцу: остановися! естьли бы въ то же время могъ сказать и мертвымъ:
– ъ.