Руская старина
(Cообщаeмъ публике анeкдоты и разныя известiя о стаpой Москве и Роcciи, выбранныя нами изъ чужecтpанныхъ Автоpовъ, котоpыe во вpeмя Цаpей жили въ нашeй столице, и котоpыe нe во вcехъ библiотeкахъ находятcя. Думаeмъ, что эта статья для многихъ читатeлeй будeтъ заниматeльна. Къ нещаcтью, мы такъ худо знаeмъ Руcкую cтаpину, любeзную для cepдца Патpiотовъ!)
Во время Царя Михаила Феодоровича считалось въ Москве около 2000 церквей.
Сiе великое число покажется удивительно; но должно знать, что всякой Бояринъ, всякой знатной или богатой человекъ того времени хотелъ иметь собственную церковь свою. Оне были почти все деревянныя и маленькiя. Патрiархъ Никонъ, видя частые въ Москве пожары уговаривалъ набожныхъ и богатыхъ людей строить каменныя церкви, и множество деревянныхъ было при немъ сломано. Олеарiй говоритъ о пятидесяти церквахъ въ Кремле; но вероятно, что онъ и приделы называетъ Храмами. – Иностранцы, замечая, что все наши церкви внутри бываютъ съ круглыми сводами, хотели знать причину того, но не могли сведать ее. Известно, что и языческiе храмы (какъ на примеръ, Пантеонъ въ Риме) по большой части имели круглые своды: видъ неба безъ сомненiя служилъ для нихъ образцомъ. – Католики и Лютеране спрашивали также у Рускихъ: для чего въ храмахъ нашихъ не бываетъ музыки? Для того (отвечали они), что инструменты бездушные не могутъ Хвалить Бога, и что въ Новомъ Завете совсемъ не упоминается о музыке.» – Олеарiй и другiе чужестранные Писатели говорятъ, что одно Руское ухо могло сносить страшной звонъ Московскихъ колоколовъ. Въ большой колоколъ Годунова, весомъ въ 356 центнеровъ, звонили единственно въ большiе праздники, или тогда, какъ Цари принимали въ Кремле важныхъ Пословъ чужестранныхъ. – Описывая тишину благочестiя, наблюдаемую Рускими въ церквахъ, Олеарiй прибавляетъ, что Московскiе жители и на улицахъ безпрестанно молятся, или передъ иконами, стоящими на воротахъ, или передъ крестами церквей. Герберштейнъ, бывшiй въ Москве еще при Князе Василье Ивановиче, также замечаетъ великую набожность Рускихъ, и пишетъ, что они, приходя одинъ къ другому въ гости, обыкновенно снимаютъ шапку въ дверяхъ, ищутъ глазами не хозяина, а иконъ; становятся посреди горницы, три раза крестятся и кланяются имъ, говоря въ слухъ: Господи помилуй; а тамъ уже оборачиваются къ хозяину съ приветствiемъ: дай Боже здравiя тебе и домочадцамъ твоимъ! – До самыхъ временъ Императора ПЕТРА Великаго Рускiе Священники не смели говорить проповедей въ церквахъ; начальники Духовенства боялись ереси и расколу, который, по ихъ мненiю, могъ родиться отъ своевольныхъ изъясненiй Св. Писанiя. Во время Патрiарха Никона Муромскiй Протопопъ Логинъ отступилъ отъ сего закона и началъ проповедывать въ церкви, уговоривъ и другихъ Муромскихъ Священниковъ следовать его примеру. Народъ слушалъ ихъ съ великимъ удовольствiемъ; но Патрiархъ, сведавъ о томъ, разстригъ Логина и товарищей его, и сослалъ ихъ въ Сибирь. – Цари бывали со всеми Боярами ежегодно два или три раза въ Монастыре Троицкомъ. Царь Михаилъ Феодоровичь всегда праздновалъ тамъ день Троицы и свои имянины въ Сентябре месяце. Не доезжая до монастыря за три версты, онъ выходилъ изъ коляски или берлина, чтобы со всеми Боярами итти пешкомъ до самыхъ воротъ, где встречалъ его Архимандритъ. Царь живалъ тамъ по-нескольку дней, и часто забавлялся охотою въ окрестныхъ местахъ. Петрей говоритъ, что Архимандритъ, по старинному обыкновенiю, долженъ былъ угощатъ Царей и свиту ихъ на счетъ богатой казны монастырской. – Все Рускiе Государи старались отличить себя благочестiемъ; но едва ли кто нибудь изъ нихъ могъ сравняться въ усердной набожности съ Михаиломъ Феодоровичемъ, который, по словамъ Олеарiя, почти всегда молился въ церкви на коленяхъ и падалъ ницъ передъ иконами.
Олеарiй при описанiи своего путешествiя излалъ весьма хорошiй и верный планъ Москвы. Въ его время она разлелялась на Китай-городъ, Царь-городъ (ныне белой-городъ), Скородомъ и Стрелецкую Слободу, бывшую за Москвою-рекою. Кремль считался только частiю Китая-города. Олеарiй пишетъ о великолепiи дворца, построеннаго въ Италiянскомъ вкусе Царемъ Михаиломъ для сына его, Алексея Михайловича; самъ же Царь жилъ для своего здоровья въ деревянномъ доме. Все знатнейшiе Бояре имели домы въ Кремле. Палаты Никона Патрiарха были тамъ, после дворца, огромнейшимъ зданiемъ. Олеарiй не изъясняетъ имени Кремля; но мы знаемъ, что оно Татарское и значитъ крепость. За то онъ сказываетъ намъ, что имя Китая-города значитъ среднiй городъ – вероятно, также на Монгольскомъ или Татарскомъ языке, изъ котораго наши предки заимствовали довольно словъ. Будучи между Кремлемъ и Царемъ-городомъ, Китай могъ назваться среднимъ. Въ немъ жили тогда все богатейшiе гости или купцы, некоторые Князья Московскiе и дворяне. Олеарiй, упоминая о готичесКой и примечанiя достойнейшей въ Китае-городе церкви Василiя Блажениаго, разсказываетъ, что Царъ Іоаннъ, будучи ею весьма доволенъ, приказалъ выколоть глаза Архитектору ея, чтобы онъ не могъ построить другова, столь же красиваго храма: возможно – но справедливо ли? оставимъ безъ изследованiя. По крайней мере сей анекдотъ разсказывали у насъ въ старину за истину. Не далеко отъ Василiя Блаженнаго было возвышенное место, на которомъ лежали неподвижно две огромныя пушки, обращенныя къ той улице, откуда обыкновенно приходили Татары. На Красной Площади толпилось множество людей праздныхъ, господскихъ слугъ, купцовъ и продавцевъ всякаго роду вещей. Сiе место походило на Римскiй Форумъ. Тутъ разсказывались всякiя любопытныя вести. Уже при Царе Михаиле Феодоровиче (Вероятно, что и гораздо прежде) для всякаго товара былъ въ Москве особенный рядъ, какъ и ныне, и на томъ же самомъ месте. Олеарiй именуетъ ряды шелковый, суконный, серебряный, шапошный, седельный, сапожный, иконный и проч. Онъ говоритъ еще о рынке (между Посольскимъ Дворомъ и Красною Площадью), где въ хорошую погоду Московскiе жители стригли себе волосы, которыми земля была тiмъ устлана какъ мягкими тюфяками. Китай-городъ окруженъ былъ красною, а Царь-городъ белою стеною. Въ сей части города жили дети Боярскiе или дворяне, богатое мещанство, купцы имевшiе торгъ съ другими городами, ремесленники и все хлебники; тамъ же были Царская конюшня и литейной дворъ, на томъ месте, которое называлось поганымъ прудомъ. – Третья часть Москвы (за нынешнимъ белымъ городомъ) называлась Скородомомъ отъ того, что она состояла изъ однихъ деревянныхъ маленькихъ домовъ, которыхъ строенiе не требовало много времени. Тамъ находился лесной рядъ, где продавались всегда готовые срубы. Въ Скородоме, окруженномъ деревянною стеною съ башнями, жили мещане и подъячiе. – Четвертая частъ города, или Стрелецкая Слобода (за Москвою-рекою), также обнесенная деревянною стеною, была построена вовремя Князя Василья Ивановича для иностранныхъ солдатъ, взятыхъ имъ въ Рускую службу. Во время Годунова, Димитрiя и Царя Михаила Феодоровича жили тамъ Стрельцы и самые беднейшiе люди.
Густая борода и толстое брюхо считались на Руси великимъ украшенiемъ человека. Цари, принимая чужестранныхъ Министровъ, нарочно окружали себя людьми дородными, чтобы темъ придать более важности своимъ аудiенцiямъ. Знатные господа обыкновенно подбривали себе волосы кругомъ, и единственно тогда отпускали ихъ, когда впадали при Дворе въ немилость. Бояринъ съ длинными воЛосами ходилъ всегда потупивъ глаза въ землю, и народъ, встречаясь съ нимъ, говорилъ: Царь-Государь на него прогневался. – Иностранцы чрезмерно хвалили красоту Московскихъ женщинъ, но съ отвращенiемъ говорили о странномъ ихъ обыкновенiи размазывать себе лицо белилами и румянами, такъ, что сiи грубыя краски лежали на немъ толстыми слоями. Сiя безобразная мода перешла въ Россiю изъ Константинополя еще во время Великихъ Князей Кiевскихъ. Бедныя красавицы наши иногда со слезами должны были ей следовать. Олеарiй разсказываетъ, что въ бытность его въ Москве жена Боярина, Князя Ивана Борисовича Черкасскаго, будучи молода и прекрасна, не хотела белиться; но все знатныя женщины объявили ей войну за такое презренiе къ древнему обыкновенiю, подбили мужей своихъ вступиться за честь белилъ, и наконецъ принудили молодую Княгиню раскрасить, подобно другимъ, нежное лицо ея.
изъ-подъ одежды) они надевали узкое и короткое полу-кафтанье, едва достававшее до коленъ, и сшитое всегда изъ тонкой матерiи (изъ тафты или атласа) съ бархатнымъ или парчевымъ воротникомъ, высокимъ и стоячимъ; а сверхъ того кафтанъ, по икру, также изъ тонкой матерiи, но всегда стеганый и называемый ферезiя[1]; а когда имъ надлежало вытти изъ дому, тогда всякой наряжался въ кафтанъ длинной, суконной, темно-синiй или кофейной, иногда же въ парчевой или атласной, съ широкимъ воротникомъ, съ золотыми петлицами и съ длинными сбористыми рукавами. Такихъ богатыхъ кафтановъ хранилось множество въ Царской кладовой; – въ день аудiенцiи давали ихъ надевать чиновникамъ, и снова запирали въ сундуки. – Бояре, при всякомъ торжественномъ случае, являлись въ высокихъ шапкахъ, собольихъ и черныхъ лисьихъ; а другiе знатные или богатые люди носили обыкновенно бархатныя съ соболiею опушкою. Сапоги у нихъ были короткiе, по большой части изъ Персидскаго сафьяна, остроносые и съ высокими каблуками. Женщины носили ферези, или сарафаны, а сверхъ шубы или длинное, широкое платье, почти такое же, какъ мущины, съ застежками или съ серебряными пуговицами. Замужнiя ходили въ шапкахъ[2] съ бобровою опушкою, унизанныхъ жемчугомъ и вышитыхъ золотомъ; а девицы въ большихъ лисьихъ. – Маржеретъ говоритъ, что знатныя Рускiя женщины обыкновенно провожали верхомъ Царицу, когда она езжала гулять за городъ: это покажется иному невероятнымъ; но для чего же лгать Маржерету, который долго жилъ въ Москве при Годунове и Димитрiе? Надобно думать, что Рускiя женщины переняли ездить верхомъ у Татарокъ.
маленькихъ и темныхъ домикахъ. Горницы обивались иногда выбеленною холстиною, и единственнымъ украшенiемъ ихъ были образа. Домашняя посуда состояла – въ горшкахъ, въ деревянныхъ или оловянныхъ чашахъ и тарелкахъ. Въ одномъ дворце подавали кушанье на серебре; богатые и знатные люди имели только чарки и стопы серебряныя. Щи, разныя похлебки, каши, пироги, ветчина, всякiя жареныя мяса (кроме телятины), икра и соленая рыба, составляли богатство Руской кухни. Олеарiй говоритъ, что старики наши съ похмелья едали обыкновенно рубленую баранину съ огурцами, перцомъ, уксусомъ и разсоломъ огурешнымъ; что они крайне любили чеснокъ, и что въ самыхъ знатнейшихъ домахъ редко проходилъ запахъ его. Иностранцамъ отменно нравились Рускiе меды: малиновой, вишневой, смородинной и другiе. Что же касается до Италiянскихъ и Французскихъ винъ, то Бояре хотя и получали ихъ черезъ Архангельскъ, однакожь предпочитали имъ водку. Знатные люди не редко давали обеды и приглашали къ себе гостей изъ нижняаго состоянiя, на примеръ изъ купцовъ: въ такомъ случае сiи последнiе обыкновенно изъявляли благодарность свою дорогими подарками, такъ, что хозяинъ не оставался въ накладе. Естьли онъ хотелъ дружески обласкать ихъ, то призывалъ жену, чтобы она подчивала гостей водкою; иногда дозволялось имъ даже и целовать ее въ губы. Такимъ образомъ некто изъ людей знаменитыхъ въ Москве, угощая Олеарiя, вызвалъ его въ другую комнату, где встретила ихъ хозяйка въ богатой одежде, поклонилась мужу, а тамъ гостю; взяла изъ рукъ служанки подносъ съ налитою чаркою, сама отведала и подала Олеарiю. Сiя молодая, прелестная женщина, исполняя волю супруга, должна была, закрасневшись, поцеловать иностранца, и вручила ему белую тафтяную ширинку, вышитую золотомъ и серебромъ.
Рускiе обедали въ старину часу въ одиннадцатомъ утра, и тотчасъ ложились отдыхать, какъ знатные, такъ и простые люди. Въ сiе время не льзя было итти въ гости ни къ купцу, ни къ Боярину; даже сидельцы запирали лавки свои и въ летнее время спали на земле передъ ними. Димитрiй самозванецъ никогда не отдыхалъ после обеда и не ходилъ въ баню: жители Московскiе заключали изъ того, что онъ не Руской!
Жены богатыхъ и знатныхъ мужей вели обыкновенно жизнь праздную и мало думали о хозяйстве; вышивали платки и кошельки золотомъ; сидели поджавъ руки, или качались на качеляхъ съ служанками. Оне редко выходили изъ дому, даже и въ церковь: ибо Рускiе мужья въ старину не стыдились быть ревнивыми. Боярыни, нарядясь великолепно, выезжали летомъ въ закрытыхъ маленькихъ коляскахъ, или , обитыхъ снаружи краснымъ сукномъ; а зимою въ саняхъ, также закрытыхъ. Всякая изъ нихъ сажала въ ногахъ своихъ молодую рабу. Кругомъ шло множество слугъ, иногда до 30 и 40 человекъ, говоритъ Олеарiй; а на лошади, впряженной въ колымагу или въ сани, висели лисьи хвосты. Такъ украшались и Боярскiя и Царскiя лошади; сихъ последнихъ обвешивали иногда и соболями.
сведенiй. Такъ, на примеръ, Олеарiй чрезмерно хвалитъ умъ и любезность Боярина Никиты Ивановича Романова-Юрьева, человека веселаго и добродушнаго. Онъ былъ усерднымъ покровителемъ всехъ чужестранцевъ въ Москве, любилъ ихъ обычаи, музыку, даже сделалъ себе Немецкое платье, ездилъ въ немъ иногда на охоту, и не слушался Патрiарха Іосифа, который упрекалъ его такою непристойностiю; однакожь Ісифъ досталъ наконецъ хитростiю Немецкое платье Боярина и сжегъ его. Сей Никита Ивановичь не редко спорилъ съ Патрiархомъ о Религiи; говорилъ не много, но сильно и резко: ибо онъ, будучи родственникомъ Государевымъ и любимъ всеми, не боялся досадить ему. – Борисъ Ивановичъ Морозовъ, воспитатель Царя Алексея Михайловича, описывается иностранцами также весьма умнымъ и любопытнымъ человекомъ. Онъ дружески обласкалъ Голштинскихъ Пословъ, бывшихъ въ Москве при Царе Михаиле – угощалъ ихъ въ доме своемъ, веселилъ соколиною охотою и провожалъ съ музыкою по Москве-реке,когда они отправились водою въ Персiю. – Патрiархъ Никоиъ есть важный характеръ для Историка Россiи: иностранцы отдавали справедливость необыкновенному его разуму. Онъ жилъ, по ихъ известiямъ, весьма хорошо и даже роскошно въ новыхъ Кремлевскихъ палатахъ своихъ; любил веселиться съ умными Боярами, любилъ шутить въ разговорахъ и сказалъ одной молодой Немке, которая приняла Греческую Веру и требовала его благословенiя: ,прекрасная девица! я не знаю, что сделать прежде: благословить или поцеловать тебя!»… Надобно знать, прибавляетъ Авторъ, что духовныя Особы въ Россiи, по обряду церкви, должны братски лобызать техъ, которые принимаютъ ихъ Религiю. – Впрочемъ Никонъ хотелъ всегда строгаго общественнаго благонравiя. Такъ, на примеръ, онъ запретилъ музыку въ столице, думая, что она можетъ развратить нравы; велелъ отобрать музыкальные инструменты не только въ питейныхъ, но и во всехъ частныхъ домахъ, и торжественно сжечь ихъ за Москвою-рекою. Одинъ Никита Ивановичь Романовъ не послушался его, и не переставалъ забавляться музыкою въ доме своемъ.
Герберштейнъ описываетъ Рускихъ Бояръ и дворянъ весьма гордыми. Простые люди (говоритъ онъ) почти не имеютъ къ нимъ доступа, и не могутъ въехать верхомъ на Боярскiй дворъ. Знатной человекъ никогда не ходитъ пешкомъ, боясь темъ унизиться; ему надобно сесть на лошадь, чтобы видеться съ соседомъ, живущимъ отъ него въ десяти шагахъ.» – Сей же Герберштейнъ хвалитъ трудолюбiе и воздержность Московскихъ ремесленниковъ, которые, сходивъ въ праздникъ къ обедне, возвращались домой и снова принимались за дело: ,ибо они думали (вотъ точныя слова его!), что однимъ Боярамъ и знатнымъ людямъ можно быть праздными, и что работать гораздо душеспасительнее, нежели гулять и пьянствовать. Впрочемъ и самый законъ дозволяетъ имъ пить медъ и пиво въ одни большiе праздники.» – Еще и вовремя Великихъ Князей Московскiе купцы знали и твердили пословицу: товаръ лицомъ продать. Хитрость ихъ въ купле и продаже удивляла Немцовъ, которые говорили: ,одинъ Сатана обманетъ Рускаго.» Но естьли иностранецъ ошибкою платилъ Рускимъ купцамъ лишнiя деньги, то они всегда отдавали ихъ назадъ, думая, что пользоваться такою ошибкою есть бытъ воромъ. – Мастеровые люди наши и въ старину славились отменною переимчивостiю. Иностранные художники, прiезжавшiе въ Россiю со временъ Князя Іоанна, не пускали ихъ наконецъ въ свою мастерскую, боясь, чтобы они не сравнялись съ ними въ искусстве.
Къ чести Рускихъ, иностранцы замечали въ нихъ великую любовь къ благотворенiю. По смерти всякаго богатаго человека родственники его, въ теченiе шести недель, ежедневно раздавали деньги беднымъ людямъ. Купецъ, идучи по утру въ лавку, заходилъ прежде на рынокъ, покупалъ хлебъ, и разрезавъ его на ломти, отдавалъ нищимъ, которые не только сами питались сею милостынею, но и продавали еще множество сухарей дорожнымъ людямъ изъ остатковъ ея. – По древнему обыкновенiю Цари наши, въ первый день Пасхи, между заутрени и обедни, ходили въ городскую темницу, и сказавъ преступникамъ: дарили каждаго изъ нихъ новою шубою, и сверхъ того присылали имъ, чемъ разговеться. – Зимою обыкновенно получали Бояре запасъ изъ деревень своихъ: тогда ключники ихъ должны были наведываться о бедныхъ людяхъ и наделять ихъ мукою; масломъ и проч.
Такiя достохвальныя черты нравовъ мирятъ насъ съ невежествомъ и суеверiемъ нашихъ предковъ…. Они считали Астрономiю колдовствомъ. Слыша, что Царь Михаилъ Феодоровичь желаетъ оставить при Дворе своемъ Астронома Олеарiя, народъ ужасался и говорилъ: ,Царь хочетъ иметь при себе волшебника, который по звездамъ угадываетъ будущее!» Это испугало Олеарiя…. Черезъ несколько летъ прiехавъ опять въ Москву, онъ вздумалъ однажды забавлять Дьяка иностранныхъ делъ темною камерою, и показывалъ ему на стене предметы, бывшiе на улице: Дьякъ крестился… Всего страннее казалось ему то, что люди и лошади изображались вверхъ ногами и такимъ образомъ двигалиоь. – Голландскiй Фельдшеръ, именемъ Квиринусъ, служившiи Царю, имелъ у себя въ горнице скелетъ человека. Однажды Квиринусъ игралъ на лютне и ветеръ шевелилъ кости, висевшiя на стене противъ раствореннаго окна. Стрельцы увидели это и разгласили по городу, что Голландскiй Фельдшеръ держитъ у себя мертвыхъ и заставляетъ ихъ плясать по лютне. Дело дошло до Патрiарха, и беднаго Квиринуса хотели-было сжечь какъ волшебника. Къ щастью, удалось ему изъяснить свое колдовство Князю Ивану Борисовичу Черкаскому, и страшная исторiя кончилась темъ, что Фельдшера выслали изъ Россiи, а скелетъ его сожгли за Москвою-рекою.
его отъ сей болезни, будетъ щедро награжденъ Царскою милостiю. Жена одного Сына Боярскаго вздумала темъ воспользоваться, чтобы отмститьмужу своему за разныя его жестокости; пришла во дворецъ и сказала, что мужъ ея знаешъ верное средство вылечить Царя, но не хочетъ употребить его. Боярскаго сына призывваютъ, спрашиваютъ: онъ божится, что не имеетъ понятiя о Медицине. Ему не верятъ и грозятъ темницею, даже казнiю. Видя, какъ говорятъ по-Руски, беду неминуемую, сынъ Боярскiй требуетъ сроку – посылаетъ людей своихъ накосить возъ травы, делаетъ изъ нее Царю припарки, и – боль утихаетъ, конечно не отъ лекарства, но сама собою. Царь уверился въ искусстве мнимаго врача, и велелъ наказать его за то, что онъ не хотелъ сперва помочь ему; однакожь наградилъ битаго собольею шубою, двумя стами рублей денегъ и осмнадцатью дворами крестьянъ, обязавъ его подпискою не мстить жене. Слышно было, что супруги жили после того въ совершенномъ мире и согласiи.» – При Годунове были уже въ Москве иностранные Медики, которые лечили какъ Царя, такъ и знатнейшихъ Бояръ; но естьли лекарства не действовали и больной умиралъ на ихъ рукахъ, то имъ надлежало ответствовать за сiю неудачу какъ за уголовное преступленiе. Когда Датскiй Принцъ, женихъ любезной Ксенiи, занемогъ въ Москве, Борисъ Годуновъ объявилъ Докторамъ, что они жизнiю своею заплатятъ за его смерть. Къ нещастью, Принцъ умеръ, и Медики должны были скрыться. Но скоро пришла къ Царю злая подагра, и онъ велелъ объявить имъ милостивое прощенiе. – Годуновъ и самъ давалъ Докторскiе патенты. Одинъ изъ его лекарей хотелъ ехать въ Немецкiй Университетъ, чтобы получить тамъ градусъ Доктора. Это пустое,» сказалъ Царь: ,я знаю твое искусство, жалую тебя въ первокласные Медики и велю написать патентъ не хуже Университетскаго.» —,Но только Дворъ и Бояре, говоритъ Маржеретъ, прибегали къ иностраннымъ врачамъ: все другiе Московскiе жители не верятъ ихъ искусству и лечатся по своему; а именно, виномъ съ растертымъ порохомъ или чеснокомъ: что, вместе съ жаркою банею, служитъ для нихъ лекарствомъ во всехъ болезняхъ. Надобно признаться, что они гораздо здоровее насъ, Французовъ. Въ Россiи очень много людей за 80, 100 и 120 летъ.»
При Царе Михаиле Феодоровиче былъ въ Россiи Докторъ Павелъ Флемингъ, человекъ умной, доброй – и стихотворецъ. Любопытство, видеть народъ почти неизвестный въ Европе, завело его въ наше отечество. Онъ пять месяцевъ жилъ въ разныхъ селенiяхъ близь Новагорода, старался узнать нравы земледельцевъ Рускихъ, и въ Немецкихъ стихахъ описалъ ихъ такими красками, какими славный Галлеръ описываетъ нравы щастливыхъ Альпiйскихъ жителей въ известной Поэме своей die Alpen. Я переведу здесь некоторые стихи eго…,Любопытство ума заставило меня проститься съ отечествомъ и съ друзьями, чтобы видеть страну отдаленную, которую мы знаемъ только по злословiю соседовъ ея или разсказамъ лживыхъ путешественниковъ. Благодарю судьбу!.. Доброму сердцу прiятно везде находить хорошее. Въ земле, называемой варварскою, вижу людей достойныхъ называться людьми. Земледелецъ Руской не мудрствуетъ о свободе, но истннно свободенъ душею; онъ богатъ, не чувствуя никакихъ недостатковъ; цвететъ здоровьемъ, имеетъ доброе сердце и не знаетъ, что оно естъ редкое достоинство въ человеке; живетъ въ низкой хижине, имъ срубленной, и доволенъ, что она укрываетъ его отъ ненастья и холода; работаетъ весело, въ надежде на Бога; наслаждается покоемъ въ объятiяхъ верной супруги и засыпаетъ сладко подъ громкимъ пенiемъ соловья. Жена щастлива повиновенiемъ мужу, и строгость его считаетъ знакомъ любви. Онъ не боится воровъ (бедность служитъ ему наилучшимъ стражемъ); не заботится о будущемъ, веря, что небесный Отецъ печется о людяхъ. Не жалейте о невежестве его, ученые мужи Европы! онъ разумеетъ добраго соседа своего, и думаетъ, что знаетъ все нужное. Ахъ! народъ сей принадлежитъ еще къ древнему царству Сатурна: ибо хитрость, коварство, обманы, ему неизвестны. Щастливая простота, любезная невинность! мьi васъ уже не видимъ въ странахъ своихъ: кто бы думалъ, чтобы вы, оставивъ Германiю, переселились въ землю Рускую? Кто могъ бы искать здесь добродетелей Астреина века?»
городомъ, на берегу Яузы, где на счетъ казны выстроили для нихъ домики. Жены солдатъ Немецкихъ, заметивъ что нибудь странное въ Рускихъ, ходившихъ мимо ихъ оконъ, кричали другъ другу: , то есть: смотри, смотри! Рускiе затвердили это слово, и прозвали Немецкую слободу Кукуемъ башни); но женская ссора разрушила ее до основанiя. Олеарiй такимъ образомъ говоритъ о семъ случае. Многiе Немецкiе Офицеры, бывшiе въ Руской службе, женились на служанкахъ, которыя, гордясь чиномъ мужей своихъ, захотели въ церкви сидеть выше купеческихъ женъ. Последнiя не соглашались уступить имъ места, и вышла ссора, даже драка. Въ самую ту минуту Патрiархъ ехалъ мимо; узналъ причину шума, и сказавъ: когда оне ходятъ въ церковь не молиться, а гордиться, то имъ лучше не иметь ее – и велелъ сломать церковь до основанiя. Черезъ некоторое время они построили новую въ Земляномъ Городе; но скоро должны были совсемъ переселиться за валъ. Еще при Михаиле Феодоровиче Московскiе Священники жаловались на то, что Немцы живутъ въ ихъ приходахъ, покупаютъ самыя лучшiя места и строятъ большiе домы, съ которыхъ церкви не имеютъ никакого дохода; но какъ Государь уважалъ иностранцевъ, то сiи жалобы не имели успеха до самыхъ временъ Царя Алексея Михайловича. Тогда считалось въ Москве уже более 1000 человекъ Немцовъ. Все они носили Руское платье. Однажды Патрiархъ – не известно, который; но вероятно, что Іосифъ – ехалъ по улице, благословлялъ народъ, и заметилъ, что некоторые люди въ толпе не хотели, подобно другимъ, стать передъ нимъ на колена. Сiи люди были иностранцы. Патрiархъ, оскорбленный ихъ гордостiю, требовалъ отъ Царя, чтобы онъ приказалъ имъ носить Немецкое платье и темъ отличаться отъ . Я не хочу (сказалъ Патрiархъ) впредь ошибаться и благословлять иноверцевъ.» Черезъ два днн все они должны были одеться по-своему[3] – и сверхъ того Царь Алексей Михайловичь, уваживъ новыя жалобы Духовенства, запретилъ Немцамъ жить въ городе, изключая техъ, которые захотятъ принятъ Греческую Веру. Имъ снова отвели места на берегу Яузы или на Кукуе. Съ того времени иностранцы, отличенные одеждою, едва смели показываться въ городе: мальчишки бегали за ними по улицамъ, оскорбляли ихъ непристойными словами и дразнили именемъ Кукуя. Наконецъ, лишась терпенiя, Немцы требовали защиты Царя, и въ прошенiи своемъ говорили, что они, стараясь быть полезными для Россiи, съ горестiю видятъ себя предметомъ народной ненависти; что отцы ихъ были щастливее, пользуясь милостiю Государя Михаила Феодоровича, который, не смотря на свое великое усердiе къ Вере Греческой, не дозволялъ Рускимъ притеснять иноверцевъ. Добрый Царь Алексей Михайловичь приказалъ уверить ихъ въ своемъ покровительстве и всенародно объявить, чтобы никто не смелъ оскорблять чужестранныхъ ни словомъ, ни деломъ; что всякое преступленiе сего роду будетъ строго наказано, и что жилище Немцовъ должно впредь называться новою иноземскою Слободою они лучше могли пользоваться удовольствiями общества между собою и благодарили Царя за то, что онъ велелъ имъ ходить въ собственной народной одежде; построили две Лютеранскiя и две Реформатскiя церкви (Англiйскую и Голландскую), и скоро обратили Слободу въ маленькой особенной городокъ, который черезъ несколько летъ соединился оъ Москвою.
Жителямъ Московскимъ известно старое Немецкое кладбище, въ Марьиной роще, я хотелъ узнать, когда оно было оставлено, и спрашивалъ о томъ у Пасторовъ здешнихъ Лютеранскихъ церквей; но они не могли отвечать мне удовлетворительно. Олеарiй пишетъ, что Немцы, Лютеране и Реформаты, переселясъ въ Слободу во время Царя Алексея Михайловича, обнесли стеною новое кладбище свое: вероятно, что въ самое сiе время было оставлено ими старое, отъ Слободы удаленное кладбище, где они погребали мертвыхъ, живучи въ городе. – Достойно замечанiя, что Цари наши однимъ Католикамъ не позволяли въ Москве свободнаго богослуженiя: действiе взаимной ненависти между Восточною и Западною Церковiю! Сiя ненависть усилилась еще во времена лже-Димитрiя и Польскихъ злодействъ въ Россiи. При осаде Смоленска было въ нашей армiи несколько Католиковъ; но по окончанiи войны, ихъ немедленно выслали за границу. Голштинскимъ Посламъ, ехавшимъ въ Персiю черезъ Россiю при Михаиле, объявили именемъ Царя, что въ свите ихъ не должно быть ни одного Католика.
Многiе иностранцы во время Государя Михаила Федоровича принимали нашу Веру. Некто Графъ Шликъ, молодой человекъ, прiехалъ въ Россiю съ письмомъ Датскаго Короля Xристiана IV, и будучи обласканъ Царемъ и Боярами. объявилъ, что онъ желаетъ окреститься по обрядамъ Греческой Церкви. Государь, въ знакъ своего удовольствiя, определилъ ему более тьiсячи рублей въ годъ жалованья: сумма великая по тогдашнему времени. Все знатнейшiе люди были свидетелями его Крещенiя, – и Графъ Шликъ, взятый ко Двору, назвался Княземъ Львомъ Александровичемъ Шлыкомъ или Шлаковскимъ. Онъ зналъ Латинскiй и другiе язьiки, имелъ вообще много сведенiй, былъ уменъ, ловокъ, и надеялся жениться на дочери самого Царя, Ирине Михайловне; однакожь сiя надежда не исполнилась. Король Датскiй уведомилъ Государя, что мнимый Графъ Шликъ несправедливо называется симъ именемъ, будучи совсемъ другой и весьма незнатной фамилiи; но Царь сделалъ только выговоръ новому Рускому Князю и не лишилъ его своихъ милостей. Сей молодой человекъ женился потомъ на дочери одного Боярина. – Полковникъ Леслей, Баронъ Петръ Ремонъ и Французскiй дворянинъ де-Гронъ также приняли въ Москве Греческую Веру. Перьый служилъ съ великимъ отличiемъ при осаде Смоленска, и бывъ щедро награжденъ Государемъ, выехалъ изъ Россiи; но черезъ несколько летъ опять возвратился въ Москву, выпросилъ себе у Царя большую деревию на берегу Волги, и поселился въ ней съ женою и детми своими. Рускимъ крестьянамъ не полюбилось работать на чужестраннаго господина: они жаловались, что жена его обходится съ ними весъма безчеловечно и даже оказываетъ явное презренiе къ обрядамъ Греческой Церкви. Последнее обвиненiе было уважено еще более перваго. Леслея и жену его привезли въ столицу и строго допрашивали: они клялись въ своей невинности; но самъ Патрiархъ вступился въ сiе дело и вместе съ Боярами убедилъ Государя не отдавать крестьянъ иноверцамъ. Леслей, узнавъ о томъ и крайне желая удержать за собою доходную деревню, вызвался переменить Веру. Его окрестили, но деревню – отдали другому: ибо крестьяне объявили, что они хотятъ лучше умереть, нежели принадлежать ему. Между темъ Царь определилъ Леслею хорошее жалованье. – —
Примечания
Указатель къ 1802–1830
20 и 21, стр. 251–271, 94–103). Статья Н. М. Карамзина, перепеч. въ П. С. С., изд. Смирдина, т. 1, стр. 502. Здесь помещены разныя известiя о Россiи, заимствоваыныя изъ иностраныыхъ писателей, преимущественно Олеарiя, Герберштейна, Маржерета, Петрея и Флеминга; въ нихъ говорится о набожности Русскихъ, за темъ следуетъ описанiе города Москвы, одежды, домашней жизни Русскихъ бояръ, образованiя, нравовъ и поселенiя немцевъ въ Москве; тутъ приведены анекдоты, показывающiе препятствiя, встречавшiяся Немцамъ при ихъ поселенiи.
1. Ныне мы называемъ ферезями одни нарядные сарафаны.
2. По крайней мере не летомъ, какъ надобно думать.
– что не льзя было видеть безъ смеха.»