Поиск по творчеству и критике
Cлово "1717"
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Входимость: 1. Размер: 70кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 44кб.
Часть текста: 1844 и напечатана в 1845 г. в «Отечественных записках». Здесь она несколько исправлена и дополнена, но дальнейшие наблюдения мои не только не изменили ее основной мысли, но, напротив, ее подтверждение я встречаю во всей новейшей педагогии. Благодаря бога педагогия двинулась, как и все науки в Германии, особенно в школах. У нас она едва вчера как начала сбрасывать схоластические пеленки; нелепый, полудикий догматизм еще тяжко лежит на нашем первоначальном воспитании и душит всякое органическое развитие педагогии. Запас положительных наблюдений, вообще, еще скуден; везде прорывается желание основать формы первоначального преподавания не на выводе из живых опытов, но на какой-либо абсолютной, с потолка упавшей теории. Для многих еще доныне кажется странною мысль, что лучшие учителя педагогии, самые справедливые судии преподавателя суть именно те дети, которых мы учим и, точнее сказать, у которых мы учимся; поползновение регламентировать педагогию, как канцелярию, еще соблазняет многих и многих. Оно и понятно: ведь в Китае же регламентирована и география, и история, и медицина; там географ или историк не должен знать о Европе ничего более того, что показано в книгах, за тысячу лет написанных; врач подвергается суду не за то, что уморил больного, а за то, что не следовал показаниям тысячелетней книги; китайцы и не могут иначе вообразить себе науку. Мы смеемся над китайцами, а в педагогии делаем почти то же. Но мы верим всею мыслию, всем сердцем, что в наше благодатное время, когда, что бы ни говорили, действительно новая жизнь льется по всем жилам России, когда любознательность, ничем не подстрекаемая, но живая, самобытная, является во всех слоях народа; мы верим - недалека минута, когда весь схоластический хлам, с его хитросплетенною регламентациею, занесется для порядка в «регистр вещей, негодных к употреблению». Мы ждем многого от воскресных...
Входимость: 1. Размер: 8кб.
Часть текста: , САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССИЙСКОМУ, НА ВОСШЕСТВИЕ ЕГО НА ПРЕСТОЛ России император новый! На троне будь благословен. Сердца пылать тобой готовы; Надеждой дух наш оживлен. Так милыя весны явленье С собой приносит нам забвенье Всех мрачных ужасов зимы; Сердца с Природой расцветают И плод во цвете предвкушают. Весна у нас, с тобою мы! Как ангел божий ты сияешь И благостью и красотой И с первым словом обещаешь Екатеринин век златой, Дни счастия, веселья, славы, Когда премудрые уставы Внутри хранили наш покой, А вне Россию прославляли; Граждане мирно засыпали, И гражданин же был герой. Когда монаршими устами Вещала милость к нам одна И правила людей сердцами; Когда и самая вина Нередко ею отпускалась, И власть монаршая казалась Нам властию любви одной. Какое сердцу услажденье Иметь к царям повиновенье Из благодарности святой! Се твой обет, о царь державный, Сильнейший из владык земных! Ах! Россы верностию славны, И венценосец свят для них. Любимый и любви достойный, На троне отческом спокойны Бреги ты громы для врагов, Рази единое злодейство; Россия есть твое ...
Входимость: 1. Размер: 70кб.
Часть текста: дома: и печаль расставания, и страх перед неизвестным, и любопытство. Выросший дома на воле, он, конечно, задумывался о том, каково ему будет в пансионе, ведь классическим образом учителя был суровый педант с розгой в руке. Скорее всего, в мыслях он сравнивал себя с героями прочитанных романов, отправлявшимися в плавание по бурному морю жизни, и, может быть, про себя, а может быть, и вслух произносил приличествующие случаю фразы. А может быть, удивлялся и огорчался, что его отъезд не соответствовал романным описаниям, как это было и с И. И. Дмитриевым, когда тот однажды ехал из деревни в Симбирск. «Я сидел в коляске с моим братом, — вспоминает Дмитриев, — он молчал, и я тоже, окидывая между тем глазами с обеих сторон поля, дубравы и селения; вдруг пришло мне на мысль, отчего я так долго молчу и ни о чем не рассуждаю? Помню из книг, что молодой маркиз дорогою рассуждал в коляске с своим наставником, барон Пельниц с своим сыном, и дон Фигеоразо, или Уединенный Гишпанец, также со своими детьми: отчего же никакие предметы, никакой случай не возбуждают во мне размышлений?» Конечно, Карамзина, как положено, сопровождал слуга, крепостной человек. Наверное, это был тот самый «добродушный Илья», служивший ему и потом и упоминаемый в «Записках русского путешественника». Поскольку на Илье, о котором Карамзин мог сказать стихами Д. И. Фонвизина из «Послания к слугам моим» (ими, кстати, характеризовал своего дядьку Савельича и Петруша Гринев): Любезный дядька мой, наставник и учитель, И денег, и белья, и дел моих рачитель! — лежали все заботы по путешествию, то Карамзину оставалось только смотреть на проезжаемые поля, дубравы и селения. От Симбирска до Москвы 850 верст, ехали...