Поиск по творчеству и критике
Cлово "LEIPZIG"
Входимость: 2. Размер: 31кб.
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Входимость: 1. Размер: 66кб.
Входимость: 1. Размер: 119кб.
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 2. Размер: 31кб.
Часть текста: не отличались ни точностью передачи, ни особыми литературными достоинствами. Тем не менее они следовали один за другим. Лишь один анонимный перевод статьи Карамзина - "О книжной торговле и о любви к чтению в России" - был сделан непосредственно с русского текста и помещен в журнале "Литературная панорама"; но статья Карамзина была напечатана в "Вестнике Европы" (1802, N 9) и подписана инициалом N.: следовательно, переводчик ее на английский язык едва ли мог догадаться об имени автора 117 . Переводы повестей Карамзина начали печататься в Англии с 1800 г. В этом году английский журнал, посвятивший себя популяризации литератур Северной Европы, в первую очередь немецкой, - "Германский музей, или Ежемесячное хранилище литератур Германии, Севера и континента <Европы> вообще" ("The German Museum or Monthly Repository of the Literature of Germany, the North and the Continent in General") напечатал в английском переводе несколько произведений Карамзина, не так давно появившихся на немецком языке. В сентябрьской книжке под общим заглавием "Повести Карамзина" (Karamsin's Tales) вслед за небольшим введением напечатана повесть "Фрол Силин", в октябрьском номере появился перевод "Юлии", в февральском 1801 г. - "Бедной Лизы" 118 . Оригиналами для указанных переводов в "Германском музее" явились немецкие переводы их, незадолго перед тем опубликованные И. Рихтером ("Erzahlungen von N. Karamzin". Leipzig, 1800). Иоганн-Готфрид Рихтер (1764--1829) был опытным немецким литератором и переводчиком. Он приехал в Россию молодым человеком, жил здесь довольно долго (с 1782 по 1804 г.) и вполне овладел русским языком, с которого переводил очень бойко и много; он издавал здесь журнал на немецком языке - "Russische Miscel-len" (1803--1804),...
Входимость: 1. Размер: 14кб.
Часть текста: и историком. Однако сейчас они настроены мечтательно и энтузиастически. Одному из них — барону Вильгельму фон Вольцогену — Карамзин посвятил последние строки своих парижских «Писем», живо рисующие атмосферу, царившую в небольшом дружеском кружке: «Прости, любезный Париж! прости, любезный В<ольцоген>! Мы родились с тобою не в одной земле, но с одинаким сердцем; увиделись, и три месяца [243] не расставались. Сколько приятных вечеров провел я в твоей Сен-Жерменской Отели, читая привлекательныя мечты единоземца и соученика твоего Шиллера, или занимаясь собственными нашими мечтами, или философствуя о свете, или судя новую Комедию, нами вместе виденную! Не забуду наших приятных обедов за городом, наших ночных прогулок, наших рыцарских приключений, и всегда буду хранить нежное, дружеское письмо твое, которое тихонько написал ты в моей комнате за час до нашей разлуки. Я любил всех моих земляков в Париже; но единственно с тобою и с Б<еккером> мне грустно было расставаться» (321–322). В 1799 году Вольцоген принял участие в сватовстве веймарского кронпринца к дочери русского императора Марии Павловне, сестре будущего императора Александра I. В связи с этими хлопотами он приехал в Петербург и тотчас же возобновил знакомство с Карамзиным. 11 июля 1801 года Карамзин откликнулся письмом, в котором писал: «Ваше известие, мой дорогой друг и барон, мне напомнило увлекательный период моей жизни, тот, когда моя душа, юная и чувствительная, жадно стремившаяся к наслаждениям и образованию, рыскала по свету почти наугад, чтобы обогатить себя мыслями и впечатлениями. Некое взаимное сходство наше в чувствах сблизило нас в Париже и привело к тому, что я стал...
Входимость: 1. Размер: 7кб.
Часть текста: чувством вдохновенный, Твой жертвенник уединенный! Одно усердие мое Дает мне право не чуждаться Твоих священных алтарей И в пламенной душе моей Твоим блаженством наслаждаться! Нет дел моих перед тобой! Не сыпал злата я на бедных: Мне злата не дано судьбой; Но глаз заплаканных, лиц бледных Не мог без грусти замечать; Дружился в сердце с угнетенным И жалобам его священным Любил с прискорбием внимать; Любил суды правдивы рока, Невинных, добрых торжество. «Есть гроб, бессмертье, божество!» — Я мыслил, видя троп порока. Нет, нет! я не был ослеплен Сим блеском, сколь он ни прекрасен! Дракон на время усыплен, Но самый сон его ужасен. Злодей на Этне строит дом, И пепел под его ногами; Там лава устлана цветами И в тишине таится гром. Пусть он не знает угрызенья! Он недостоин знать его. Бесчувственность есть ад того, Кто зло творит без сожаленья. Нет, в мыслях я не унижал Твоих страдальцев, Добродетель: Жалеть об них я не дерзал! В оковах раб, в венце владетель Равно здесь счастливы тобой. Твоею силой укрепленный, На место...
Входимость: 1. Размер: 66кб.
Часть текста: П. Федотов в статье «Певец империи и свободы», связывая творчество Пушкина с «основным и мощным потоком русской мысли», отмечал, что «это течение — от Карамзина к Погодину — легко забывается нами за блестящей вспышкой либерализма 20-х годов. А между тем национально-консервативное течение было, несомненно, и более глубоким и органически выросшим» (1). Попытаемся рассмотреть, при каких исторических обстоятельствах и в какой духовной и идейно-политической атмосфере возник этот действительно «мощный поток» отечественной общественной мысли. По-видимому, не должна вызвать особых возражений точка зрения, согласно которой едва ли не все главные события русской истории второй половины XVIII — начала XIX в. были обусловлены высокой степенью интенсивности и динамичности процесса экономических и политических взаимоотношений России и Европы. Еще в 80-х годах прошлого столетия историк А. Н. Пыпин подчеркивал, что своеобразие этой эпохи в значительной мере определялось тем обстоятельством, что «влияние европейских идей, отличающее новую русскую историю, теперь особенно глубоко подействовало на умы и в первый раз сообщило им политические стремления» (2). Это и не удивительно, так как «эволюцию той или иной страны, по крайней мере в новое время, неизбежно... опосредует историческая ...
Входимость: 1. Размер: 119кб.
Часть текста: просто сумма гениальных произведений, выдержавших испытание временем. Живая культура — это движение, связывающее прошедшее с будущим, это, по выражению одного из поэтов XVIII века, радуга, которая Половиной в древность наклонилась, А другой в потомстве оперлась. Великие произведения искусства — предмет наслаждения для читателей разных поколений — не появляются неожиданно. Они органически вырастают в потоке движения, в котором главную массу составляют писатели и книги, быстро забываемые потомками. Но без понимания роли и значения этих не гениальных, забытых писателей теряется живое восприятие искусства. Оно превращается в собрание шедевров, гениальных в отдельности, но не связанных между собой логикой культурного движения. К числу литераторов, направлявших в свое время развитие культуры, но далеких от эстетических представлений современного читателя, принадлежит и Карамзин. Даже образованный человек наших дней знает Карамзина только как автора чувствительной и архаичной «Бедной Лизы», а его «Историю» помнит по нескольким пушкинским эпиграммам. Канонизированный гимназическими и школьными учебниками «мирный» образ Карамзина противоречит тому, что мы знаем об исторической судьбе его наследия. Он не объяснит нам, почему на протяжении многих лет, перейдя за грани жизни писателя, творчество его...
Входимость: 1. Размер: 38кб.
Часть текста: опиравшийся, в частности, на устную традицию, А. Старчевский, упоминал об участии Гамалеи в выработке плана путешествия, а Ф. Глинка даже ссылался на слова самого Карамзина, якобы доверительно сообщавшего ему, что он был направлен за границу на деньги масонов [48] . Последнее более чем сомнительно: даже следствие над московскими масонами, упорно искавшее улик причастности Карамзина к их заграничным связям, должно было признать, что он путешествовал «не от общества», а вольным «вояжером», — на собственные деньги. Однако разрыв, видимо, произошел вполне мирно. Карамзин даже говорил Гречу: «Сожалели, но не удерживали, и на прощание дали мне обед. Мы расстались дружелюбно» [49] . Это существенно отметить, потому что вскоре мы увидим открытую вражду московских мартинистов к Карамзину. Итак, когда автор «Писем русского путешественника» садился в почтовую коляску, это не был тот любознательный, чувствительный юноша, делающий первые шаги в жизни, каким был его литературный двойник. Перед нами...